Организация коренных народов для коренных народов Российской Федерации
     Специальный консультативный статус при Экономическом и Социальном совете ООН
     Ассоциированный статус при Департаменте общественной информации Секретариата ООН
   Навигация
· Новости
· Об организации
· Стажеры
· Бюллетени
· Народы
· Статьи о коренных
народах
· Законодательство
· Конкурсы и гранты
· Ссылки
· Контакты

   Поиск




Михаил Бонифатьевич Шатилов


Тунгусское стойбище (из книги «Остяко-самоеды и тунгусы Принарымского района (путевые очерки)», Томск, 1927)

Ознакомившись поближе с оседлым тунгусом Степаном Тунгунчиным, я узнал у него, что недалеко, верст 20—25 (примерно) по прямой линии имеется стойбище бродячего тунгуса. На мое счастье, если можно так выразиться, мой новый знакомый нуждался в помощи ворожея (так называют здесь шамана) для лечения весьма злокачественного чирья на щеке. Степан Егорович сам вызвался проводить меня к этому тунгусу - Шолеулу, который, оказывается, «карашо, шипко карашо ворожит». Отправился с нами для собственного удовольствия и Костянка, собирался идти и Григорий, да Степан решительно запротестовал.

Потому, как нарастала количественно наша «экскурсия» к Шолеулу, можно судить, насколько свободно обращаются остяки с временем, когда они без всякой нужды не прочь побродить по тайге совершенно бесцельно два-три дня.

Утром 15 августа мы отправились к Шолеулу без всякой дороги или даже тропки целиной по тайге и болотам, взявши направление по определению Степана, который, хотя и смотрел очень легко на наше путешествие, все же взял ружье и тоже велел сделать и Костянке на случай встречи с медведем - у меня же кроме записной книжки и карандаша ничего не было.

Дорога для меня была довольно трудная, шли целиной, мшистыми болотами, когда нога все время утопает во мхах и воде почти поколена; особенно это чувствовалось мною в сапогах, спутники же мои шли легче, они были в тунгусских легких оленьих «унтах».

Отправившись рано утром, мы брели к «неведомой» цели своего путешествия, как мне казалось, наугад целый день. Часа через два-три нашего путешествия я озабоченно спрашиваю Степана, ладно ли мы идем, уверен ли он в пути, на что Степан совершенно искренно и уверенно мне отвечал: «што ты, друк, пошто неверно идем, в лесу поди мы». Вот это – «в лесу поди мы» звучало у него так твердо, и многозначительно, что сразу же меня успокоило, что в лесу тунгус ориентируется легче и вернее, чем где-либо, и это понятно. В последующем в течении нашего как бы бесцельного пути, производя опыты над состоянием моего проводника, его уверенностью в себе, я несколько раз спрашивал о дальнейшем нашем пути и неизменно получал уверенное «што ты, друк, в лесу поди мы». В этом стереотипе был во всей своей красе урманный человек, лесовик, бродячий тунгус.

Единственно чего опасался Степан - это, что Шолеул откочевал куда-либо далеко...

Уже к вечеру, почти при последних лучах заходящего солнца, когда я уже мысленно готовился к не совсем приятной ночевке, среди болот и сырости, Степан вдруг оживился и сказал, что вот и Шолеул; он слушал какие-то звуки, которые я вначале совершенно не мог уловить. И лишь через некоторое время я различил среди лесных шорохов странные, незнакомые для моего слуха довольно четкие «деревянные» звуки. Оказывается, стойбище было уже близко, и это паслось стадо оленей, у которых у каждого имеется на шее на ремешке особого устройства деревянная побрякушка вроде крестьянского ботола. Побрякушка эта представляет собой округло-продолговатую дощечку с двумя по обеим сторонам деревянными же ударниками на ремешках. При каждом движении оленя побрякушка издает очень четкие характерные звуки, легко и далеко воспринимаемые слухом тунгуса. Побрякушка эта – «кан-нар» обычно имеет резьбу - или стилизованные олени или лапы, зуб медведя, при чем эта последняя резьба имеет особое значение - она, по мнению тунгусов, предохраняет оленя от болезней, нападений зверя, худого поветрия, худого глаза и вообще всех опасностей лесной жизни.

За таинственной лесной завесой слышалась целая симфония этих звуков от «каннар», а вскоре завеса эта развернулась и перед нами открылась красивая картина пасущегося стада оленей, как потом оказалось, до 100 голов. Милое, благородное животное паслось у целой системы кострищ - курева, что спасало оленей от «гнуса» (под именем «гнуса» разумеются комары, мошки, которые в местных условиях являются грозой животных и населения). Пред нами был целый лес красивых оленьих рогов, мерно колышащихся в розоватой от последних лучей солнца дымке кострищ, а за этой розовато-дымчатой пеленой мы увидели и самое стойбище. Послышался лай собак, крики людей и вскоре мы оказались у цели нашего путешествия - чума, где была в сборе вся семья Шолеула у огромного кострища в ожидании вечернего чая, бурно клокотавшего в большом котле. При моем появлении в чуме произошел переполох, глава семьи очень энергично отдавал какие то распоряжения и молодые тунгусы бросились в чум, как потом мне объяснил мой проводник, прятать по приказу отца ружья. Вскоре выяснилась мирная цель нашего появления, и Шолеул успокоился, мы же, страшно утомленные дневным путешествием, расположились у кострища, развешивая здесь же части нашего костюма для просушки.

Солнце быстро село за стеной густого хвойного леса, стало темнеть, и мы в полумраке у кострища расположились пить чай, при чем оказалось, что чаем обычно, как и в данном случае, служит березовая губа, которую я пил уже у тюхтеревцев.

Чай этот заправлялся оленьим молоком, очень вкусным и густым, так что весь напиток получался не так уже противным, как одна березовая губа без всякой приправы. Семья Шолеула состояла из девяти человек - сам Шолеул - старик лет 70, жена лет 40 и семеро детей – три сына, из которых старшему лет 19-20, и четыре дочери. Сам Шолеул плохо, но владел русским языком, плохо говорил и старший сын, все же остальные, понимая русскую речь, сами говорили лишь несложные фразы и отдельные слова.

Понятно, что в первый же вечер при таких условиях и чрезвычайной осторожности Шолеула и подозрительности к незнакомому русскому, да еще из загадочного неведомого ему города, беседа наша не была особенно оживленной и, мы, напившись чаю, стали располагаться на ночлег. Пал сильный туман, олени оставили свои курева и побрели на ночные пастбища, когда их не беспокоит гнус и, долгое, долгое время все дальше и дальше слышались четкие звуки их «каннар». Не имея с собой верхней одежды, мы вынуждены были располагаться вместе с хозяевами в чуме все вряд радиусом ногами к небольшому камельку в центре чума, головами к его стенкам. Пол чума был устлан оленьими шкурами, постелью и одеялом служили «мешки» из оленьей шкуры. Уставшие, мы быстро заснули, предоставив утру наше дальнейшее и возможное в наших условиях знакомство, при чем я первую же ночь заметил некоторую нервозность Шолеула.

Пасмурное холодное утро неприветливо встретило нас на следующий день, когда мы вылезли из своего жилища, так гостеприимно приютившего нас в эту холодную сырую ночь. Все было покрыто молочно-белесоватой пеленой, олени медленно возвращались с своего пастбища и, знакомые уже нам, звуки «каннар» раздавались здесь и там, все приближаясь и приближаясь. Мужчины спали, женщины разводили кострище около чума, разводили курева для оленей и вскоре приступили к их доению... Кострища тунгусы раскладывают особым образом; обычно натаскивается или вывороченный с корнем или подгнивший сухостойник и складывается в кучу комлями крест-накрест, и, по мере сгорания деревьев в этой части, пододвигается оставшаяся часть дерева.

Вскоре встали и мужчины, и мы приступили к утреннему туалету - у моих гостеприимных хозяев оказалось даже мыло, но умывались они таким способом, что я воздержался последовать их примеру. В водной стихии они однако же как бы экономили воду. Принесенную в небольших берестяных турсуках воду они вылили в особый квадратный берестяной сосуд и не из него, а в нем мыли руки и умывались. Умывшись, брали, припасенный в кучу около чума, мох и им утирались. Я предпочел умыться в первой попавшейся ямке окружавших нас болот, но утерся по примеру моих новых знакомых, чем вызвал явное их одобрение. Наблюдая утренний обиход этой семьи, я, сидя около кострища, должен был некоторое время лицезреть и такую картину: у костра, где собрались почти все обитатели чума, мальчик лет 10-12, усердно вылавливая у себя в голове и на рубахе паразитов, жестоко расправлялся с ними при помощи собственных зубов, очевидно, полагая, что это является вполне заслуженной ими компенсацией за их поведение в прошедшую ночь. Тем же занималась одна из дочерей Шолеула, снявшая с себя платье, и оставшись в одних коротеньких на подобие трусиков штанах из оленьей кожи. Она однако же просто бросала пойманных паразитов в костер.

Закончивши таким образом, правда, по разному с утренним туалетом, наша почтенная компания приступила к чаепитию, причем теперь уже пили с большим наслаждением кирпичный чай, принесенный мною. Обычно у тунгусов чай имеется в запасе и употребляется с большой охотой. Чай раздавался хозяйкой всем по группам, по два-три человека в деревянных или глиняных чашках на особых специальных дощечках, на них же клали и хлеб - это были как бы подвижные маленькие столики - это уже, можно сказать, некоторая претензия на удобства. Черный хлеб был совершенно пресным, сыроватым, а корки все в золе и углях, что объясняется способом его приготовления, как я это наблюдал тотчас после чаепития. Хозяйка принесла из чума берестяной кузовок, стала месить в нем руками ржаное тесто, затем сейчас же покатала в руках нечто подобное нашим хлебам и зарыла их в горячую золу кострища. Чрез некоторое время, вынувши эти хлебцы из золы, она расставляла их вокруг костра, поворачивая их то одной стороной, то другой. Таким образом на наших глазах был испечен хлеб, местами подгоревший, частью сыроватый, весь вываленный в золе и углях, но и это - уже завоевание в жизни тунгуса, незнающего на далеком севере почти совсем хлеба.

Проведенный у Шолеула день дал мне в смысле наблюдений очень мало. До полудня - до второго нашего сборища всех у кострища, когда был вновь изготовлен чай, мне не удалось вступить в разговоры с семьей Шолеула, хотя бы через переводчика, сам же Шолеул уходил в тайгу. За это время я имел возможность наблюдать лишь несколько уклад жизни тунгусов, поскольку он проявляется внешне, в некоторых предметах домашнего обихода и проч.

Жилище Шолеула - обычный тунгусский чум представлял собой довольно крутой формы конусообразный круглый шатер, в основание которого поставлены жерди, соединенные вместе в своей вершине веревкой из корневища кедра. Это основание имеет летом два покрова, нижний из сплошных полотнищ ровдуги - замши, сшитых из отдельных оленьих кож. Покрываются жерди снизу вверх с таким расчетом, чтобы нижняя полоса ложилась несколько под верхнюю полосу так, что дождь не может проникать в чум. Сверх этого чум покрывается в том же порядке большим полотнищем, сшитым из отдельных частей, очень мягкой бересты, изготовленной путем длительной выварки бересты, чем достигается ее мягкость. Эти берестяные полотнища прикрываются в нескольких местах жердями. Таким же образом устраивается и зимний чум, с той лишь разницей, что чум покрывается оленьими шкурами.

Вверху, в месте смычки жердей имеется отверстие для дыма. С одной стороны устраивается вход, который закрывается, как бы фартуком, оленьей кожей или шкурой.

Посредине чума небольшой комелек, огонь в котором поддерживается непрерывно.

Внутреннее расположение чума не представляла каких-либо особенностей. Налево от входа в чум расположены берестяные турсуки - кожаные сумки - берестяные коробки - с домашним скарбом. Остальное пространство чума к его краям было занято оленьими шкурами, меховыми мешками, одеждой и проч.

Мои попытки ознакомиться поближе с домашним скарбом чума не увенчались успехом; женщины в отсутствие Шолеула не позволили мне что-либо осматривать, а главное, оказалось, что почти весь домашний скарб уложен в особых переметных сумках, которые действительно были расположены вокруг всего чума снаружи у его стенок. Эти переметные сумки «ини-мак» являются хранилищем домашних вещей - как на стойбище, так и во время пути. Сумки эти имеют в нижней своей части стенки только из оленьей шкурки «кысы» (кожа с ноги оленя), а в верхней части продолжение той же шкурки и снаружи берестяная (мягкая береста) оболочка. Сверху сумка имеет из холста или замши покрышку на особой здержке на подобие мешков. В каждую сумку можно погрузить клади не больше пуда. Почти все сумки с наружной стороны украшены бисерным шитьем. Сумки во время пути прикрепляются ремешками к седлу оленя. Мы не будем описывать упряжи оленя, так как не могли наблюдать ее в полной мере во время применения.

Летняя одежда тунгусов мужчин и женщин представляет собой смесь одежды чисто-тунгусской и русской. Обувь у всех одинаковая - легкие оленьей шкуры «унты» (из шкуры «кысы» с ног оленя) с высокими голенищами обутки, по форме напоминающие чулок вплотную облегают ноги, выявляя совершенно их формы. Далее значительно выше колен идут коротенькие замшевые штаны – «харки» и наконец у мужчин рубаха, у женщин сплошное платье - рубахи и платья из покупной материи. Рубаха имеет отложной ворот, ластовицы и обшлага - все это из какой-либо цветной материи, отличной от основного тона костюма. То же самое и в платье. Платье, видимо, тяготило женщин, и они все время подтыкали его к поясу. У каждого за поясом нож в ножнах и мешочек с табаком, а у женщин еще игольница. Пояс, а равно и мешочек - простой ременный или шитый весь бисером. Один из сыновей Шолеула вместо рубахи имеет на себе очень поношенный тунгусский костюм – парка - «шопдатч». Ввиду общеизвестности этого костюма я отмечу его кратко: парка - это тунгусский костюм из оленьей кожи - замши или оленьей шкуры мехом наружу. Данный экземпляр был из шкуры. Костюм этот, облегая в обтяжку талию, имеет в передней части выемку, а в задней части как бы фалды фрака. На груди имеется особый фартук - нагрудник, к которому вплотную прилегают полы парки. Парка имела нашивки в узор цветной материей и обрамление по краям из конского волоса.

Летним головным убором для мужчин является или повязка-тряпка или покупной картуз, для женщин обычно платок. Мужчины и женщины носят длинные волосы, собранные в задней части к макушке в пучок особым ремешком, имеющим в заключении в верхней части шитье бисером.

Пищей тунгусов кроме хлеба в небольшом количестве служит оленье молоко, вареная и сушеная рыба и мясо животных и птиц в различном виде: дичина вареная, жареная в золе, сушеная кусочками, вяленая. Мясо впрок не засаливается. Грибы совершенно не едят, считая их погаными, так как от них, якобы, произошел «фаллос». «Давно это было, - говорит Шолеул, - не было долго хорошего мужика, бабы плакали, долго плакали, и раз мужик гриб нашел от него и «фаллос». Больше по этому поводу Шолеул мне ничего не мог сообщить, но и это сказание сближает его с наблюдениями в этом отношении В.И.Анучина среди енисейских остяков. В виду общности основной мысли я позволю себе воспроизвести это сказание по записи Анучина: «Прежде жили только бабы, мужиков совсем не было. Фаллосы в большом изобилии росли в лесу, куда и ходили по мере надобности. Одной бабе надоело ходить в лес; она вырвала фаллос и принесла его к себе в чум. Случилось так, что фаллос завяз; ни сама эта женщина, ни соседки ее не могли его выдернуть, и все стали плакать. Тогда Ес (Бог) послал мужика (у которого в то время фаллоса не было) и он легко выдернул фаллос. Обрадованные женщины стали угощать мужика. Одна подала ему вина - он взял; другая подала что-то, а у него обе руки заняты; тогда он сунул фаллос между ног и стал угощаться. Наевшись и собравшись уходить, мужик взял было фаллос в руки, но оказалось, что он прирос. Бабы еще более обрадовались и оставили мужика у себя. А фаллосы в лесу захирели, стали грибами, русские их кушают» (В.И.Анучин, Очерк шаманства у енисейских остяков. Сб. Музея Антр. и этногр. при Акад. Наук т. 11,2 1914 г.). При этом В.И. Анучин сообщает, что енисейцы совершенно не едят грибов и с отвращением смотрят, когда это делают русские, иных при этом тошнит.

В виду общности основной мысли этих двух сказаний, можно полагать взаимное влияние этих двух народностей. Шолеул, как мне удалось выяснить потом, прикочевал сюда с Тыма, а на Тым с Сыма - притока Енисея. Здесь же можно заметить, что и остяко-самоеды наблюдаемого мною района избегают есть грибы, особенно старики, считая их погаными, не зная однако же, почему грибы считаются погаными.

Основным занятием тунгусов является оленеводство, затем звероловство, рыболовством занимаются мало. Каждое стойбище (за исключением уже оседлых тунгусов - есть в Нарымском крае и такие) имеет стадо оленей от нескольких десятков до сотни голов. У Шолеула было оленей около 100, более определенно об этом он не хотел распространяться, как и вообще о своих промыслах, и, указывая на мою записную книжку, где я делал некоторые заметки, говорил «не клади (не пиши), Бог милай не любит, олень хворать будет, весь пропадет». Вот это – «Бог милай не любит» - Шолеул говорил очень часто, когда какой либо мой вопрос ему казался подозрительным и опасным.

Здесь необходимо отметить большое искусство тунгусов по изготовлению замши – «ровдуги». Оленья шкура очищается от меха и с другой стороны - от мездры несколькими различной системы скребками. После чистки кожи мочат в воде, промазывают очень густо рыбьим жиром и, наконец, коптят на кострах и долгое время мнут руками. Получается очень мягкая, бархатистая кожа. Для окрашивания прибегают к природным средствам, берут кору или лиственницы или черемухи, смотря по желательному тону окраски. Кора лиственницы дает темно-малиновый цвет, черемуха - кирпичный. Кожа, подлежащая окраске, после ее обработки кипятится в котлах в наваре коры; для закрепления окраски в этот отвар прибавляется зола. Окраска получается очень прочной, выдерживает десятки лет. Прекрасным образцом подобной выработки и окраски является тунгусский костюм «парка», привезенный нами для Музея - сшитый из мягкой, буквально бархатистой замши темно-малинового цвета и богато украшенный бисерным шитьем.

Олень в хозяйстве тунгуса - это основной стержень; олень, как мы видели, все дает тунгусу: и одежду, и обувь, и пищу, и жилище, и средство передвижения; олень же и определяет образ жизни тунгуса. Тунгус, даже по мнению остяка и наконец моего проводника тунгуса же Степана, «человек урманный, лесной, как птица, сегодня здесь, завтра там». Тунгусы, занимающиеся оленеводством в Нарымском крае, ведут бродячий образ жизни, и к этому вынуждает их олень, который пасется на подножном корму круглый год. По мере использования оленями корма в окрестностях стойбища, тунгус вынужден отправляться со всем своим хозяйством на другое место, что делается довольно легко и быстро. Остов чума бросается, полотнища же его свертываются, весь скарб складывается в переметные сумы, нагружаются олени, и стойбище тронулось в поисках другого места. К тому же вынуждает его и охота.

Здесь необходимо отметить, что тунгус любит ружье и предпочитает его луку со стрелами и ловушками - в противоположность остяку, который очень часто пользуется луком. Из обычаев связанных с охотой мне удалось записать коротенько следующее: медведя боятся, почитают; «медведь, батюшка, хозяин» как и у остяков. Поэтому охота на него связана с некоторыми обрядами. Подходя к медведю в берлоге или выслеживая летом, охотники говорят: «хозяин наш, батюшка или матушка (медведь или медведица) идут к тебе детки голодные, накорми их, дай мяса, Бог милай велел, твои ребята в гости идут к тебе... не тронь скотину, нас не тронь... злой человек убить тебя хочет».

Части убитого медведя имеют различное назначение. Переднюю часть едят мужчины, потому что в ней находится «дух» медведя и женщины не достойны потреблять эту часть, женщины же едят заднюю часть. Во время еды опять наговаривают: «это едим тебя не мы, хозяин наш, ест тебя злой человек, едят тебя звери, птицы, не тронь нас, не тронь скотину, Бог милай велел». Грудная кость, лапа, ухо подвешивается в берестяном кузовке в чуме, что предохраняет его обитателей от различных несчастий, болезней. Череп медведя подвешивается на дереве у чума - это значит «хозяин караулит скотину». Мясо убитого медведя нельзя оставлять в лесу, грех, надо съесть, завялить, насушить и унести в стойбище; «я двадцать лет жил, ничего не оставлял, скотина жива», - говорит Шолеул.

Охотой занимаются главным образом зимой. Медведя поднимают в берлогах, принимая его на рогатину, при чем рогатина тунгусов «котта» несколько иная, чем у остяков «пальмо». Их рогатина более легкая, изящная, но и вернее, так как она представляет собой насаженный на длинном шесте большой нож с железной перекладиной в том месте, где начинается шест. Эта перекладина, когда охотник всаживает этот нож в зверя, не дает медведю возможности в последний момент, хотя бы уже на рогатине подтянуться к охотнику, схватить его, что иногда случается при «пальмо» остяка, не имеющей такой перекладины. Белковать ходят первую половину зимы и великий пост, средину зимы не промышляют. Лося бьют по насту, нагоняя зверя на лыжах.

В беседе с Шолеулом, на которую он, как я уже отмечал, был очень скуп, уже к вечеру мне удалось узнать некоторые понятия тунгусов о жизни, назначении человека, его кончине, происхождении.

Акт появления человека - рождение ребенка, видимо, не вызывает особых размышлений тунгуса. При рождении ребенка ему дается имя или старшим в семье, или шаманом, по имени случайно прибывшего а это время человека, именем зверя, птицы и т. д. Наряду с тунгусским именем дается в последующее время имя русское, как носит два имени и сам Шолеул – по-русски Сергей. Женитьба происходит в обычном возрасте. Невеста избирается отцом жениха. Бывает и теперь в богатых семьях, при большом хозяйстве по две жены, одна из которых старшая - хозяйка. Во всей силе и неприкосновенности калым. В случае если отец жениха не имеет возможности дать достаточный калым, он может в обмен на невесту для своего сына дать свою дочь в жены для кого-либо из семьи отца невесты. Если жена сама вскоре уйдет от мужа, то калым возвращается семье мужа или ему дается другая девица из семьи его бывшей жены. Девство невесты не расценивается тунгусами особенно, и, наоборот, наличие, например, сына у девушки повышает ее шансы на замужество. Как различна мораль в разных бытовых, хозяйственных и культурных условиях! Обычай передавать жену, в случае смерти мужа, одному из его братьев встречается редко. Разводы допускаются в исключительных случаях, производятся старшими в роде. Неверность жены карается домашним порядком, и вообще положение женщины очень тяжелое. Решительно все домашние работы лежат на ней, муж только «промышляет» - ружье его гордость; удел жены чум, все хозяйство, стадо оленей...

Представление о смерти человека самое смутное и, очевидно, уже навеянное соприкосновением с русскими. «Помер кто, - говорит Шолеул, - дух выходит, пошел, Бог милай знаст». Покойника моют, одевают в чистые одежды, чтобы он явился чистым... куда? - Шолеул не знает. Хоронят в колодах, зарывая в землю; на крышку колоды кладут ружье, пальмо, лыжи, котел, трубку, табак и запасы; если умерла женщина, то кладут соответствующие ее занятиям предметы. Вообще, видимо, готовят умершего к продолжению этой жизни за какой-то неведомой для тунгусов гранью. У могилы колется скотина - олень, левая его часть кладется в могилу, правая съедается тут же при поминках. У могилы на дереве весится котелок, чайник, в могильный бугор вколачивается доска или кол.

Покойник встречается «там» со всеми умершими, они узнают от него все новости, кто как живет. «Там» люди все «чистые». Вещи же, которые кладутся в могилу покойника нужны ему «когда земля переменится»…

Бог есть добрый и злой. Добрый Бог «милай Бог» - «Угыда». «Злой бог» - «Молькон».

Совсем под вечер Шолеул рассказал мне предание о происхождении человека: «Давно, давно было, никто не помнит. Жила старуха со стариком. Живут, скушно стало, «надо смотреть ребенка», - говорит старуха. Стали смотреть. Взяла лебяжье г… (помет), давай качать, заревел, ребенок стал. Старуха уронила, все разбилось. Давай опять искать. Нашла гусево г... (помет). Взяли, начали качать, стал реветь, стал ребенок. Вырос, ему нашли где-то бабу, от него стали ребята. Много стало. Пляшут, песни поют. Им стали баб искать, пока не нашли. Бабушка ихняя говорит: «ну, ребята, солнце село, будет играть, дух утащит». «Какой идет нечистый, - ребята скажут, - она врет». Завтра опять играют, бабушка говорит «вот, вот близко», опять не верят. Пришел дух и всех их съел, отца съел, мать съел. Остались старик со старухой и самый маленький ребенок. Стал ребенок ходить, пойдет в лес, принесет бурундука и спрашивает: «этот съел всех ребят». Они говорят «это богов зверь, где взял, туда унеси». Стал большой, принес росомаху и спрашивает: «этот съел всех». «Это богов зверь, где взял, туда унеси». Принес медведя, сказали: «богов зверь, не тронь, хозяин наш, унеси». «Твою мать, отца съел, всех ребят - он улетел – дух».

Ребенок растет, ум наживает, думает, как ему быть, духа поймать, Стал ковать железные крылья, стал ковать большой нож, стал пробовать летать, каждый день выше. Бабушка говорит: «прибавь крылья, тогда силы больше будет». Прибавил, полетел далеко, высоко... Десять ден летел, все летел... Догнал духа на средине моря, на границе. Дух сытый стал, брюхо большое, сидит, не шевелится.

Парень-то, Уняны звали его, стал тесать ножом пень. Дух нечистый - Коренду смотрел, смотрел, «что делашь», говорит. «Вставай Коренду», - говорит парень Уняны, - будем драться, у кого сил больше».

Коренду встает, а Уняны его ножом большим, большим в брюхо, и все у него из брюха выпали, которые сгнили, которые живые. Живых Уняны стал мыть в море и всех унес с собой на крыльях. И стали люди родиться от них... нашли им баб где-то. Этот самый парень Уняны и есть Бог милай Угыда, от него все люди спаслись».

Как видно, в этом сказании мы имеем одну из бесчисленных вариаций различных народностей об изначальной борьбе доброго и злого начала, первичной победе доброго духа над злым и происхождении человека. На мой вопрос о тождестве Коренду с упомянутым мною выше злым духом «Молькон» Шолеул объяснил, что Коренду теперь нет, а есть «Молькон».

Шолеул шаманит и сам шаман, когда-то он был крещен или, как он мне передавал об этом, «прежде то носил поповский крест... бросил... худо от него стало... все ребята огневой болью померли, баба померла, олени падали. Бросил поповский крест, хорошо стало. Бабу новую нашел, новых ребят, все живут, скотина не падает, Бог милай не трогат».

Здесь мы имеем, очевидно, сообщение о трагической кончине всей семьи его от тифа (огневая боль), что было понято, как месть старых богов за измену им.

Происходил между нами, правда, небольшой разговор или, вернее, Шолеул задал мне ряд вопросов и на «общественно-политические» темы, которые в достаточной мере характеризуют политический кругозор, если можно так выразиться, тунгуса.

Прежде всего Шолеул интересовался большой ли город Томск, как далеко, кто там живет, причем, по его мнению; в городе живут все «богатые», «шибко богатые». «Поди медведей много доржат, богатые все, по улицам медведей то пускают». Так представлял богатых томичей Шолеул и тут же добавил «а по улицам комиссары поди ходят». По мере возможности я объяснил, что такое Томск, что в нем не все богатые, что богатые медведей не держат, а что комиссары по улицам, действительно, ходят, как и другие люди, но в этом ничего нет опасного. Видимо мои разъяснения Шолеула не удовлетворили, он долго молчал, курил трубочку и наконец, смачно сплюнув, уверенно сказал: «не сказывашь, поди доржат». Очевидно, все представление о богатстве у него связывалось с возможностью держать много медведей. На мой же вопрос, как он представляет комиссаров «которые по улицам ходят», он ответа мне не дал, но по выражению его лица я видел, что он об этом крепко думает. Дальше последовал вопрос: «што у царя большой река штоли, Расей называется, худой народ живет, все воюет, все воюет, кого сила, кто возьмет». Здесь мы имеем и отклики нашей революции в сознании тунгуса и полное отсутствие у него хотя какого-либо понятия о самом государстве, гражданином которого он состоит. Все понятия его о государстве связываются с большой рекой – «большой река штоли, Расей называется». И это понятно - его лично вся жизнь, его все понятия определяются этой большой рекой, большая река, это начало и конец всего, это дух, дуща, бог, - отсюда и «Рассей» что-то огромное - тоже ни что иное, как большая река.

Наконец последовал вопрос: «кто теперь служит царем. Америка, царя нету».

Неправда ли, интересное сочетание, здесь и Америка, здесь и вопрос, «кто служит царем»!

При моем разъяснении, что царем теперь никто не служит, что царя никакого нет, что у нас теперь управляет сам народ - как в «потребиловке», что было понятно Шолеулу - он одобрил это и сказал: «хорошо, один наврал, худо сделал, другой правду сказал, всем хорошо, Бог милай любит». Этим и закончились наши «политические» беседы с Шолеулом, и вдруг старший сын его, все время молчавший, спрашивает: «А кто кричит в гарманоне (грамофоне)». «Очевидно мысль молодого тунгуса во время нашего разговора усиленно работала, и он выделил из своих впечатлений о городе Нарыме, где он бывал, самое сильное, самое яркое, что его когда-то поразило - это «гарманон».

Таков кругозор этих наивных детей природы, их представления о городе, о революции и наконец их понятие о самой России, в пределах которой их народ живет более трехсот лет. Что же эта Россия за все время в прошлом сделала для этих своих пасынков, для наиболее темных несчастных сынов своих; вправе ли она требовать, чтобы они ее знали - эту необъятную «как большой река – Расею».

Часов в 9 вечера, когда уже появилась луна, Шолеул вдруг отдал какое-то распоряжение жене, которая принесла в особом кожаном мешке принадлежности камлания - костюм шамана и бубен. Шолеул решил камлать по просьбе моего проводника Тунгунчина, который, как я уже упоминал, пошел со мной к Шолеулу для получения от него помощи от чирья.

К большому сожалению Шолеул категорически запретил мне вести какие либо заметки во время камлания, а также не позволил осмотреть подробно плащ, бубен и другие принадлежности камлания, почему я не имею возможности дать полное описание этого интересного акта и ограничусь лишь краткими заметками об отдельных предметах и действиях со слов Тунгунчина уже после камлания.

Шолеул—старый шаман, хотя и был крещен при каких то особых обстоятельствах, носил, как он говорил, «поповский крест», но не оставлял и в это время шаманить, «Бог милай все равно видит», - говорил он.

По мере того, как жена Шолеула раскладывала перед ним принадлежности камлания, Шолеул менялся в настроении, он нервничал, что-то невнятно бормотал. Жена подогревала бубен. Шолеул начал облачаться: надел особую обувь, нагрудник, повязку на голову, плащ и рукавицы. Бубен - большого размера, овальной формы, имел обычное устройство, на наружной стороне рисунки охрой, во внутренней своей части помимо рукоятки целую систему железных перекладин, увешанных различными железными и медными побрякушками, имеющими то или иное назначение. Шаманский плащ и другие принадлежности костюма Шолеула, хотя я и не имел возможности подробно с ними ознакомиться, все же по обилию нашивок, изображений и металлических подвесок определенно указывали на то, что это костюм старого «сильного» шамана.

Все принадлежности облачения были из оленьей шкуры, мехом вверх, за исключением головной повязки. Сапоги кроме нашивок имели ряд металлических подвесок. Нагрудник представляет собою длинный узкий плат, на подобие фартука, надевающийся ремешками на шее шамана, имел по бокам нашивки - орнамент и в три ряда поперечные железные подвески, причем нижняя из них в свою очередь имела подвески - человекоподобные изображения, означающие, по словам Степана, «богатырей» - предков Шолеула.

Головная повязка - небольшой продолговатый, шириной, примерно, в ладонь плат из оленьей кожи с железным изображением в центре летящей птицы; завязывается на затылке ремешком. Самый плащ представлял собою костюм наподобие фрака с усеченной под острым углом задней частью, передние же части костюма не закрывают груди шамана, предоставляя это упомянутому выше нагруднику. Плащ очень богато орнаментирован, украшен символическими нашивками и массой железных подвесок разнообразной формы, изображающих человека, птиц, оленей; имелись и медные круглые пластинки - солнце, луна, земля. Все это имеет несомненно свое место и свое символическое значение и могло бы служить предметом особого описания и исследования. Рукавицы точно также имели нашивки - человекоподобные железные фигурки символизирующие духов-предков, оказывающие помощь шаману в камлании; кроме сего рукавицы имели на оконечностях пальцев железные когти, долженствующие служить шаману в его дальних, необычайно трудных странствованиях в иные миры, а также в борьбе с злыми силами.

Порядок облачения - сапоги, нагрудник, головная повязка, плащ и рукавицы. Облачившись Шолеул взял в левую руку бубен в правую колотушку, присел на корточки, и, поставив бубен на левую коленку, начал мерно изредка отбивать в него колотушкой, тихо, медленно напевая... затем, вдруг уткнувшись лицом в самый бубен, он начал петь все громче и громче, усиленно ударяя колотушкой и сильно раскачиваясь на месте.

Это он, как объяснил Степан, собирает, призывает духов.

Наконец шаман порывисто вскакивает и начинаются его нервные, истеричные телодвижения вокруг костра, он усиленно встряхивает бубном, бьет с силой в него колотушкой и до последней степени напрягает свои голосовые средства - в это время и начиналась пляска. Вдруг некоторые места взывания шамана начали повторять в унисон хором все присутствующие. Шаман, оказывается, уже отправился «туда», «высоко», на небо.

Прокрутившись полчаса в неистовой пляске, шаман начинает постепенно снижать ее темп и пение и наконец, совсем почти затихая, закуривает трубочку, усиленно затягиваясь табачным соком - дымом; начинает бросать пред каждым сидящим трижды колотушку бубна - оказывается это есть гадание, причем, если колотушка все три раза упадает вогнутой своей стороной вверх - это означает исполнение загаданных в этот момент желаний.

После гадания повторилась первая часть камлания с теми или иными вариациями, с несравненно более ускоренной пляской, с самыми смелыми порывистыми прыжками и другими телодвижениями, когда Шолеул, казалось, доходил до состояния полной невменяемости. Это, оказывается, были самые трудные моменты его загадочных странствований - он был и «там» - «высоко», и «внизу», под землей, боролся с злыми духами и проч.

Наконец, прокамлавши не менее часу, Шолеул, постепенно снижая темп действий, садится в полном изнеможении, сильно трясущимися руками принимает чашку с водой и буквально проглатывает воду. Его начинают раздевать... Начинается разговор, очевидно, обмен впечатлений и предположений об исходе камлания, сам же Шолеул еще не менее полчаса продолжает свои основные мотивы камлания и, что меня поразило, - это его состояние продолжалось до утра. Когда мы уже все легли спать, Шолеул под аккомпанемент дружного и сильного всхрапывания всего чума (мне эту ночь не спалось) от поры до времени тихо воспроизводил основные мотивы камлания и, что особенно замечательно, так это то, что и утром, когда мы уже собирались уходить, Шолеул среди разговора неожиданно обращался к своим мотивам и в это время не отвечал на вопросы, как бы ничего не слышал и не видел. Это говорит, несомненно, за то, насколько глубоко и длительно было особо-нервозное состояние шамана.

Имея перед собой старого и сильного шамана, камлающего, так сказать, с душой, мне тем более было жаль, что Шолеул и утром не разрешил мне осмотреть подробно принадлежности камлания. Оставим это на совести Шолеула—служителя «Бога милаго Угыда»!

Мой спутник Тунгунчин был вполне доволен камланием и не сомневался в благоприятном исходе болезни.

С большим трудом мне удалось приобрести у Шолеула некоторые предметы для Музея, при чем, когда я предложил Шолеулу плату, он решительно отказался, считая себя, очевидно, обязанным как-то отблагодарить меня за подаренную ему мною плитку чая. Когда я все же настоял на плате и передал ему две-три стопки серебряных монет, завернутых в бумагу, он никак не хотел посмотреть, что там такое и говорил: «што ты, друг, как можно, пошто обманешь».

Не располагая больше временем, я вынужден был утром оставить Шолеула, не смотря на большой интерес, который представляло это стойбище для меня, и мы отправились в Тюхтеревы юрты в сопровождениии старшего сына Шолеула, взявшего трех ездовых оленей под наш небольшой багаж.

(Материал предоставлен Ю. Клиценко, г. Москва)









Copyright © Льыоравэтльан Все права защищены.

Опубликовано на: 2007-11-24 (7770 Прочтено)

[ Вернуться назад ]

Архив статей  ::  Добавить новость ::  Контакт с автором ::  Рекомендовать Нас

RusNuke2003 theme by PHP-Nuke по-русски
Открытие страницы: 0.01 секунды
The Russian localization - project Rus-PhpNuke.com